По мере того, как он двигался в восточном направлении, его первоначальное представление о неимоверном богатстве несколько приглушилось. Он прошел мимо собора с куполом, называвшегося, судя по купленной им на вокзале Виктории карте, собором Святого Петра, и таким образом оказался в более бедных кварталах. И сразу великолепные фасады банков и контор уступили место рядам небольших домиков, каждый из которых нуждался в каком-либо ремонте. Автомобилей здесь был меньше, зато больше лошадей, но все они выглядели более тощими. Торговля в основном шла с уличных лотков. Не видно было мальчишек-рассыльных. Но босоногих детей попадалось много – правда, это было не так уж важно, ведь в таком климате, как казалось ему, детям и не нужна была особенно обувь.

Чем дальше углублялся он в Ист-Энд, тем более убого все выглядело вокруг. Здесь уже были покосившиеся домишки, запущенные дворы и зловонные улочки, в которых одетые в лохмотья нищие рылись в мусоре, в поисках пропитания. Затем Феликс оказался на Уайтчепел Хай-стрит и увидел знакомые бороды, длинные волосы и традиционные одежды ортодоксальных евреев, крошечные лавки, торгующие копченой рыбой и кошерным мясом: впечатление, будто попал в Россию, в черту оседлости, с той, правда, разницей, что у здешних евреев не было запуганного вида.

Он двинулся в сторону 136-го дома на Джубили-стрит, руководствуясь адресом, данным ему Ульрихом. Двухэтажное строение походило на лютеранскую церковь. Наружная табличка гласила, что «Клуб друзей рабочих и институт» открыты для всех трудящихся независимо от их политических взглядов, но другая табличка раскрывала суть этого заведения, указывая, что оно было основано в 1906 году Петром Кропоткиным. Интересно, сможет ли он встретиться с легендарным Кропоткиным, подумал Феликс.

Он вошел внутрь дома. В вестибюле увидел пачку газет, также под названием «Друг рабочих», но уже на идиш: «Der Arbeiter Fraint». Объявления на стенках приглашали на уроки английского, на занятия в воскресной школе, поездку в Эппинг Форест и на лекцию о Гамлете. Феликс вошел в зал, архитектура которого лишь подтвердила его первоначальное предположение: когда-то это был неф нонконформистской церкви. Но его, однако, переделали, добавив с одной стороны сцену, а с другой бар. На сцене группа мужчин и женщин по всей видимости репетировала какую-то пьесу. Возможно, именно этим и занимались анархисты в Англии, подумалось Феликсу, вот почему им и разрешалось иметь свои клубы. Он подошел к бару. Спиртным там и не пахло, зато на прилавке он увидел фаршированную рыбу, маринованную селедку и, о, радость, самовар.

Девушка за прилавком, взглянув на него, спросила:

– Ну?

Феликс улыбнулся.

Неделю спустя, в день, когда Орлов должен был прибыть в Лондон, Феликс обедал во французском ресторанчике в Сохо. Приехав пораньше, он занял столик у окна. Съел луковый суп, жаркое из филе, немного козьего сыра и выпил полбутылки красного вина. Заказ он сделал по-французски. Официанты были очень почтительны. В тот момент, когда трое из них прошли на кухню, а двое других стояли к нему спиной, Феликс спокойно встал, подошел к двери, взял шляпу и был таков.

Удаляясь по улице, он улыбался. Воровство доставляло ему удовольствие.

Он быстро научился жить в этом городе на минимальные деньги. На завтрак обычно брал за два пьеса сладкий чай и ломоть хлеба в уличном лотке, но это была единственная еда, за которую он платил. На обед воровал на уличных базарчиках фрукты или овощи. По вечерам ходил в благотворительную столовую, где получал миску бульона и сколько угодно хлеба, за что должен был прослушать неудобоваримую проповедь и поучаствовать в пении псалмов. У него имелось пять фунтов наличными, но это на самый крайний случай.

Он жил на Степни Грин в домах Данстена, в пятиэтажном многоквартирном доме, в котором жила половина самых заметных анархистов, обосновавшихся в Лондоне. Он занимал матрас на полу в квартире харизматического белокурого немца, Рудольфа Рокера, издававшего «Der Arbeiter Fraint». Харизма Рокера на Феликса не действовала, так как он имел иммунитет против всяческой харизмы, но преданность того делу вызывала у него уважение. Рокер и его жена Милли для анархистов держали двери открытыми, и в течение всего дня и половины ночи туда приходили бесконечные посетители, посыльные, проводились собрания, обсуждения, сопровождавшиеся долгими чаепитиями и курением. За жилье Феликс не платил, но каждый день приносил что-нибудь – фунт колбасы, пакетик чая, сверток с апельсинами, но он, естественно, их воровал.

Другим анархистам он объяснил, что приехал заниматься в Британском музее, чтобы закончить книгу о природном анархизме в примитивных обществах. Ему поверили. Это были дружелюбные люди, преданные идее и безвредные, искренне верящие, что революцию можно совершить с помощью образования и тред-юнионизма, лекций с брошюрами и поездок в Эппинг Форест. Феликс знал, что за пределами России большинство анархистов было именно таково. Он не испытывал к ним ненависти, но втайне презирал, так как считал их просто трусливыми.

И все же, среди подобных группок всегда находилось несколько агрессивных людей. Когда понадобится, он найдет их.

А пока его занимали мысли о том, приедет ли Орлов и каким образом он сможет убить его. Но бессмысленно было поддаваться беспокойству, поэтому он пытался отвлечься, занимаясь английским. В космополитической Швейцарии он немного выучил этот язык. А за время долгой поездки в поезде по Европе освоил школьный учебник для русских детей и английский перевод его любимой «Капитанской дочки» Пушкина, которую на русском он знал почти наизусть. Теперь же он каждое утро прочитывал газету «Таймс» в клубе на Джубили-Стрит, а по вечерам прогуливался по улице, заводя разговоры с пропойцами, бродягами и проститутками – людьми, которые больше всего были ему по нраву, так как они не подчинялись общепринятым правилам. Тексты из книг смешались со звуками речи, звучавшей вокруг него, и вскоре он уже мог объясняться. Еще немного и он уже будет говорить по-английски и о политике.

Выйдя из ресторана, он двинулся в северном направлении, пересек Оксфорд-стрит и оказался в немецком квартале к западу от Тоттенхэм-Корт-Роуд. Среди немцев было много революционеров, но больше всего коммунистов, чем анархистов. Феликса восхищала дисциплина в рядах коммунистов, но авторитарность их партии вызывала у него подозрения, да, к тому же, он совершенно не годился для партийной работы.

Пройдя весь Риджент-Парк, он очутился в северном предместье, населенном семьями среднего класса. Проходя по расчерченным на три части улицам, он стал заглядывать в садики вокруг аккуратных кирпичных домиков, ища глазами велосипед, который можно было бы украсть. В Швейцарии он научился ездить на велосипеде и понял, что это очень подходящее средство передвижения, если надо за кем-то следить, так как им легко управлять, и оно не бросается в глаза, а на городских улицах при сильном движении он не отстанет от автомобиля или экипажа. К сожалению, буржуа, жившие в этой части Лондона, по-видимому, свои велосипеды держали под замком. Одного велосипедиста на улице он все-таки увидел, и уже готов был сбросить того с собственного велосипеда, но неподалеку находились три пешехода и фургон булочника, а Феликсу ни к чему было устраивать уличную сцену. Чуть позже он увидел едущего рассыльного из бакалеи, но машина мальчишки была слишком заметной, с большой корзиной впереди и металлической табличкой с названием фирмы на руле. Феликс уже начал продумывать другой план, как, наконец, углядел то, что было ему нужно.

Из одного из садиков вышел мужчина лет тридцати, катя перед собой велосипед. На мужчине были соломенное канотье и полосатая куртка, надувающаяся на животе. Прислонив велосипед к садовой изгороди, он наклонился, чтобы стянуть прищепкой брюки для езды.

Быстрым шагом Феликс подошел к нему.

Заметив тень, человек поднял голову и проговорил: «Добрый день».

Феликс сбил его с ног.